Единство важнее географии
Умоя — значит «единство» на языке суахили. Сами обитательницы деревни, правда, считают своим родным языком не его, а одно из наречий группы маа. Но чтобы общаться на маа, нужно иметь тонкий слух — ведь от выбранного тона может сильно поменяться смысл фразы, вплоть до противоположного. Поэтому для самоназвания основательницы выбрали самый распространенный из традиционных языков региона. Впрочем, часто они именуют свою деревню и просто Unity: идея единства для них важнее географии и традиций.
Но и от своей идентичности они отказываться не собираются. Эти женщины ведут традиционное хозяйство и готовят по рецептам, унаследованным от далеких предков. Так же как многие поколения женщин самбуру, они бреют головы, предпочитая прическам хитрые украшения с подвеской на лбу. Вокруг шей жительниц Умой — сложносочиненные «воротники» из бус. Кажется, что в рядах пестрых бусин отражается вся история их народа — и если это так, то должно среди них найтись место и той странице этой истории, которую написали они сами. Вести европейский образ жизни для них — не единственный способ стать «цивилизованными». Традиции — это штука, к которой стоит относиться критически, полагают в Умое. И неизменно замечают, что нам, жителям западного мира, тоже не стоит считать себя образцом добродетели.
Именно столкновения с европейцами, а точнее, британскими солдатами, стали для старшего поколения женщин Умой поворотной точкой их биографий. На протяжении полувека военнослужащие, расквартированные в Кении, были злыми гениями аборигенок. Одетые в камуфляж, делавший их незаметными, солдаты подстерегали женщин самбуру, когда те выходили из деревень, чтобы собрать хворост для очагов. Насилие казалось англичанам чем-то вроде забавной игры, в которой они всегда выходили победителями. А вот женщин, с которыми они «поиграли», не ожидало ничего хорошего. Чаще всего их мужья узнавали о случившемся и выставляли своих супруг за порог вместе с детьми.
Мужчины не много теряли: в большинстве семей самбуру и детей в избытке, и жена, как правило, не одна. Например, отец Ребекки Лолосоли был супругом сразу трех женщин. Он, правда, не отличался особо строгой приверженностью традициям — отдал свою дочь сперва в начальную школу для девочек в родной деревне Вамба, а потом в католический учебный центр по сестринскому делу. Но закончить его Ребекка не смогла, ушла за шесть месяцев до выпускного: у семьи не хватило денег на оплату ее обучения.
Оставшись без крова и средств к существованию, многие самбурийки начали варить чангаа — местный самогон из пшена, сорго или маиса. Английские солдаты называли его kill me quick — «убей меня быстро», — но продолжали покупать чангаа по 20 центов за стакан. Весьма высокая по местным меркам цена объясняется тем, что его производство вне закона. И женщины, которые им занимаются, нередко попадаются с поличным и оказываются в тюрьме. А их оставшиеся без опеки дети погибают — от болезней, от голода, от зубов гиен.
Еще одним «подарком» от британских военных стали минные поля вокруг деревень самбуру — из-за взрывов гибли и дети, и женщины, и скот. Английское военное присутствие оказалось проблемой ничуть не меньшей, чем голод, распространение СПИДа и домашнее насилие. «Наследство» военных переполнило чашу терпения женщин — или, вернее сказать, раскрыло глаза на все остальное.
